Родился 12 мая 1931 года в селе Титово Калужской области. Во время войны пережил оккупацию. После войны окончил школу, затем Брянский лесной институт. Добился распределения на Сахалин, на остров прибыл вместе с супругой в 1954 году. Персональный пенсионер республиканского значения, кавалер четырех орденов. Делегат ряда съездов КПСС, избирался депутатом Верховного совета РСФСР, неоднократно – депутатом областного и городского Советов депутатов. Почетный гражданин Сахалинской области, участник общественно-политического движения «Сахалинская гвардия».
Семья
Отец мой, Григорий Иванович Смирнов, окончил ЦПШ – церковно-приходскую школу. Как самого грамотного в деревне, его отправили учиться в двухгодичную школу агрономов. Тогда их на селе практически не было. Школу он окончил перед войной. Мама моя, как и папа, родилась в Титово, рано осталась без матери. Окончила первый класс ЦПШ, вот и все ее образование.
22 июня 1941 года
Был день солнечный, я гулял, и кто-то мне сказал, что началась война. Я побежал к соседям сообщить эту новость, а они уже знали, и мама тоже. Потом пришел папа и отправился к соседу Мите Жутову, они крепко дружили. Помню, как сидят они с дядей Митей, четвертушка водки перед ними, выпивают и говорят о предстоящей войне, которая, как они считали, недолго продлится. Я очень хорошо помню, как провожали на фронт односельчан. Возле школы был митинг, все сходились во мнении, что война скоро кончится и надо быстрее немцев добить и возвращаться. Дядю Митю забрали одним из первых. Он ушел, и от него ни разу не было ни письма, ни сообщения. Только потом мы узнали, что поезд, на котором он ехал, разбомбили. Он даже не успел добраться до фронта. У папы моего была бронь. Его забрали только в конце августа 1941 года. Он был артиллеристом, охранял дорогу, которая шла от Москвы через Оку и Тулу на Курск и имела большое стратегическое значение. Папа прослужил там до конца 1943 года, а когда немцы перестали дорогу бомбить, отца перевели на запад. Закончил он службу в 1945 году в Германии. Конечно, среди нас, пацанов, было настроение тоже идти воевать. Я и мои друзья Ваня Жутов, Леня Авдонин, мы мечтали о том, чтобы уйти на фронт. Но с другой стороны, думали: а как же наши мамы останутся без нас? Мы же их единственные помощники. Когда папу забрали на фронт, мама была беременной. Братишка родился в 1942 году, мне тогда было 10 лет. И мы втроем жили всю войну в Титово, огород держали, корова была, свинья, овечки, и все это благодаря маме, она была устойчивая, дальновидная, и мы серьезного голода во время войны не испытывали.
Немцы пришли
В начале ноября 1941 года к нам пришли немцы. Помню, мы в школе, урок идет, вдруг открывается дверь, и заходит фашист. Зеленая шинель, экипировка - противогаз, лопата, автомат, ранец за плечами, внешне он выглядел убедительно. Он начал нам что-то говорить по-немецки, мы ничего не поняли, тогда он подошел к счетам напольным, три косточки отсчитал, еще что-то сказал и пошел в другой класс. Наша учительница Анна Ивановна сказала, чтобы завтра мы в школу не приходили, занятия прекращаются, и мы разбежались по домам. В этот день в Титово был введен комендантский час. Одновременно началось массированное наступление немецких войск. Наша деревня стояла на большаке, который связывал Тулу и Калугу, а ответвление вело на старинный город Алексин, оттуда на Серпухово и Москву. Через Титово шли большие немецкие обозы, пушки, а мы, пацаны, днями просиживали и наблюдали за движением вражеских войск.
Оккупация
В первый же день нас из дому выгнали. Все, кто оказался в таком же положении, как и мы, ночевали в большой избе на слободе. Утром мама говорит: «Коля, сходи посмотри, что у нас там дома творится». Я пошел. Смотрю. Папа перед войной накосил сена, и мы его во дворе сложили. А под ним, под этим сеном, мы перед приходом немцев спрятали папин велосипед, который он купил перед войной, мамину гордость – швейную машинку – и узел с разным тряпьем. А у немцев было много крупных бесхвостых лошадей, першеронов, которые тащили обозы. Так вот, немцы все наше сено забрали им на корм, а наше добро валялось посреди двора! Я быстренько велосипед затащил на чердак, туда же машинку и тряпье. Потом зашел в дом. Там немцы растопили нашу русскую печь, пользоваться ею они не умели, как дом не сожгли, до сих пор не понимаю. На меня не обращали никакого внимания, я еще походил, посмотрел и побежал маме докладывать что и как. Днем нам разрешили вернуться в дом, но к вечеру следующая партия немцев пришла ночевать, и нас опять выставили. Так продолжалось дней 15-20. Помню, один немецкий офицер на ломаном русском говорил нам, что через пять дней Москва будет взята. А у нас жила наша родственница, тетя Варя, учительница, она к нам из райцентра перебралась, и она тихонько говорила: «Ничего не будет. Никакой Москвы они не возьмут. Так же, как с французами, получится». В адрес фашистов она высказывалась однозначно. Не для печати. Потом поток немцев стих, и в нашем доме поселилась немецкая почта. Машина подвозила аккуратно запакованные посылки, которые шли из Германии. А в них булочки, яблоки, фрукты, конфеты, печенье. Но шли эти посылки долго, да и многих из тех, кому они предназначались, уже не было в живых. Поэтому почтари очень хорошо жили. Надо сказать, они нас не обижали, наоборот. У фрицев мода была – по домам пройти, в печки залезть, щи забрать, то, что плохо лежит, утянуть. Мародерничали. А почтари их из нашего дома выпроваживали.
История про санки
Наш дом стоял на взгорочке, а внизу колодец. Ребята постарше украли у немцев санки с подрезами, они металлические, скорость хорошую развивают, и мы катались от нашего дома до колодца и дальше до речки. Как-то уселись, катимся, и я слышу: «Санки на колодец летят!» Я за кого-то уцепился, меня из санок выбросило, смотрю, они летят прямо на колодец, а там немец в этот момент воду доставал. Нагнулся через сруб, и эти санки на полном ходу в него и врезались. Он заорал, откинулся назад, упал, а мы все от этого колодца врассыпную! Ходили немцы потом по деревне, искали ребят, которые участвовали в этой диверсии, но никого не нашли. Все попрятались, и как-то обошлось. А фрица на носилках унесли. Видимо, позвоночник ему повредило.
Мелкое вредительство
Мы, пацаны, были настроены как-нибудь немцам навредить. Допустим, машина стоит, ты телогрейкой фару прикроешь, камешком по стеклу бах! – и лампочку выкрутил. Вред мелкий, но чувствительный. В нашей деревне стоял танк. Немцы для устрашения оставили. Мы все думали, как бы его подорвать. С другой стороны, понимали: найдут – расстреляют. Хотя эсэсовцы до нашей деревни не дошли, поэтому таких зверств, как в других местах, у нас не было. Но, когда немцев прогнали, мы нашли у них в штабе среди документов список тех, кого они хотели арестовать. Был там и мой отец.
Отступление
В конце декабря 1941 года что-то такое произошло непонятное, немцы зашевелились. А у нас ведь никаких источников информации не было, только сарафанное радио. Наши почтари давай машину проверять-подтягивать, и потихоньку молва донесла, что под Москвой у немцев большие неприятности. А вскоре через Титово началось отступление, и мы оказались в эпицентре боевых действий. У немцев была задача - прикрыть отступление всей этой армады, что находилась под Москвой. В деревне они установили пушки, минометы, но главный оборонительный рубеж расположили за Титово. И вот наступил день, когда мы утром проснулись от грохота орудий. Мины рвались прямо под окнами. Те, у кого были подвалы, погреба, сразу туда попрятались. А у нас отец подвал выкопать не успел, поэтому мы сидели дома, вместе с немцами, которые приходили, ели и уходили, злые и мокрые. Помню такой момент: немец сидит, ковыряет штыком консервную банку и говорит маме: «Матка! Зальц!» 
Она отвечает: «Сала нет». Он кричит: «Зальц!» Мама пытается объяснить, что не понимает, а он этим штыком в стол как долбанет! Оказывается, он соли просил. Всего бои шли около 7 дней. Но они показались нам вечностью. День на третий по нашей деревне ударила «катюша». Было сделано два залпа. Немцы страшно перепугались, начали измерять толщину стен нашего дома, наверное, рассчитывали, пробьет или нет. Взрывами «катюш» сорвало крышу с одной избы, в другом дворе подрижье загорелось и два дома на большаке. И все же обстрелы большого вреда нашей деревне не приносили. Нам потом красноармейцы говорили, что старались беречь население и по домам не били, а вот по окопам и по открытым площадям лупили прицельно. Еще лет десять после войны пацаны по лугу босиком не могли ходить, все усыпано было осколками.
Освобождение
Вечером мама пошла к корове, а потом заходит домой и говорит: «Коль, я там видела человека в снегу. Заметил меня и пополз по огороду». Это, видимо, разведчик наш был. Буквально на следующий день вся немецкая армада схлынула, как по мановению волшебной палочки. Утром следующего дня вышли мы из дому, а вокруг – абсолютная тишина. А ближе к обеду появились конные повозки, наши бойцы в маскхалатах и на лошадях. Так кончилась оккупация, и мы все плакали от радости…
Победа
Помню, 9 мая 1945 года я вышел из дому и направился в школу. А впереди меня молодой человек идет, лейтенант, чистенько одет, видно, что не наш, не титовский. Я полюбовался на него, прихожу в школу, а мне говорят: не будет сегодня занятий, будет митинг. Война закончилась. Все собрались на площадке перед школой, а погода солнечная, яркая, теплая, радостная… Мне тогда было уже 15 лет, и после войны для меня началась совсем другая жизнь…