Родилась в городе Симферополе. В июне 1941 года окончила среднюю школу. В период оккупации города входила в состав подпольной группы, созданной при Симферопольском подпольном горкоме партии, распространяла листовки. С 1 мая 1944 года, после освобождения Симферополя, начала работать в местной филармонии. Награждена медалью «Партизан Отечественной войны». Живет в Холмске.
Прерванная мечта
...18 июня 1941 года я окончила среднюю школу. У нас в Симферополе коренное население – татары. И очень много других национальностей: русские, евреи, поляки, болгары, греки, армяне, караимы, крымские евреи-крымчаки... Жили очень дружно, справляли вместе и советские праздники, и национальные, и когда мы отмечали выпускной, это был большой общий праздник. Я после школы собиралась ехать учиться в Ленинград и сагитировала нескольких ребят из класса, которые собрались ехать туда вместе со мной. 21 июня 1941 года мы сидели у нас дома, мечтали, как будем в Ленинграде жить, как будем общаться, учиться. Но ничего из этого не получилось. 22 июня, когда объявили войну, у нас началась совершенно другая жизнь...
Работа в тылу
...Сразу же горком комсомола всех комсомольцев пригласил на общегородское собрание и распределил на разные участки в помощь населению. Часть ребят была направлена на сельскохозяйственные работы, часть – в госпитали, медпункты. Я попала в группу, которую направили в центральное бомбоубежище города. Меня там назначили начальником санитарного отсека. Бомбоубежище было прекрасно оборудовано. Там могло укрыться большое количество населения. Правда, просуществовало оно всего до 30 октября 1941 года, а потом мы узнали, что немцы прорвали оборону Перекопа и наступают на Симферополь...
Оккупация
...В первых числах ноября немцы заняли город. От самого вокзала двигалась колонна оккупантов, и шли они как герои, с радостным выражением лица. Наверное, думали, что Крым – это сплошной рай, что здесь будет всегда греть солнышко и цвести деревья. Но первая же зима 1941 года, как будто не желая, чтобы они здесь были, показала себя во всей красе. Грянули неожиданные для Крыма очень сильные морозы -25 градусов, у нас никогда такого не было раньше. И ужасные ураганные ветры. Немцы страшно ругались и говорили: «Ну и рай!» И тут же, буквально в первые дни, как только они заняли город, стали появляться различные приказы. Сначала о том, что все население должно зарегистрироваться. Затем появились приказы, что все еврейское население должно пройти на сборные пункты и тоже зарегистрироваться. За невыполнение приказа – расстрел. Поэтому немцам очень быстро стало ясно, кто остался в городе, с какой специальностью, и можно ли использовать местное население для работы. В первые дни оккупации начали появляться на улицах повешенные. На трупах таблички: «Вор», «Партизан», «Еврей». Понятно, что настроение у нас было подавленным, мы не знали, что делать и как дальше жить...
Создание подполья
...В конце 1941 года мы с одноклассниками стали собираться у нашей учительницы по литературе Софьи Лазаревны Лазаревой. Как потом оказалось, ее сестра, которая до оккупации работала в наркомате просвещения, была членом подпольного горкома партии. И через Софью Лазаревну они начали нас агитировать помогать подпольщикам. В основном эта помощь заключалась в распространении листовок, в которых рассказывалось о ситуации на фронте. А потом к нам домой пришел секретарь парторганизации наркомпроса, где и моя мама тоже работала, и сказал, что было принято решение нашу квартиру сделать явочной. Правда, потом они его отменили, потому что Софья Лазаревна предложила организовать явочную квартиру у бывшего директора школы №25 Константина Спиридоновича Мелешко. У него мы листовки и получали...
Молочный тайник
...А получали мы листовки довольно интересно. Ходила за ними наша няня. У мамы была язва двенадцатиперстной кишки, и ей нужно было молоко. А у Константина Спиридоновича была корова, и он маме это молоко всегда отпускал. А вместе с ним – и листовки. Делали так: очень плотно сворачивали листовки, укладывали их в небольшую баночку, накрывали ее плотной железной крышкой, ставили на дно бидона, а сверху наливали молоко. И таким образом листовки попадали в наш дом. А уже потом мы распространяли их по всему Симферополю. Это было очень опасно, ну а что делать?..
Театральное подполье
...Почти сразу после оккупации Симферополя начал работать наш знаменитый драматический театр им. М. Горького. Когда немцы узнали, что труппа не успела эвакуироваться, они немедленно распорядились открыть театральный сезон. И почти сразу же был объявлен набор молодежи в театральную студию. Почему мы туда пошли? Потому что немцы гарантировали, что работников театра не будут депортировать в Германию. И я тоже туда пошла, потому что знала – угон в Германию в тысячу раз хуже, чем оккупация. Успешно прошла пробы, и меня приняли во вспомогательный состав. Начались репетиции, мы много работали, и уже в июле 1942 года в театре состоялась премьера, а всей труппе выдали аусвайсы – удостоверения личности, по которым разрешалось ходить по городу после комендантского часа. В театре я вышла замуж за актера Владимира Васильевича Михайлова, он вместе со мной вошел в группу подпольщиков при подпольном горкоме партии. Тогда мы еще не знали, что в театре тоже создана подпольная группа, которая называлась «Сокол».
Опасный выход
...Как-то раз мы с мужем шли в театр, я несла листовки. И тут увидели, что по дороге к театру два жандарма проверяют у прохожих сумки. Ну тут душа ушла в пятки! Листовки у меня лежали в школьном портфельчике. Муж к одному жандарму встал в очередь, я к другому. А у меня были с собой театральные афиши на немецком языке, на которых было написано, что в театре назначена премьера оперетты «Веселая вдова». Мы носили с собой эти афиши и всем немцам, кто к нам приближался, ее показывали и приглашали их на спектакль. Поэтому у меня в портфельчике сверху лежали афиши, потом балетные туфли, грим, пудра и в самом низу листовки... И вот я открыла портфель, стала ему вытаскивать все это и вдруг услышала сзади немецкую речь. Жандарм отвлекся, перестал копаться в моей сумке, я думаю: «Слава Богу...», и стала прислушиваться, о чем там говорят. В школе мы учили немецкий, поэтому немножечко, кое-что понимали. Поворачиваю голову – рядом стоит немецкий офицер, который часто бывал в театре и постоянно сидел в директорской ложе. А она выдавалась прямо на сцену, поэтому я его так хорошо запомнила. Видимо, он был любителем театрального искусства, буквально каждый спектакль посещал. Оказывается, он меня тоже узнал, что-то сказал жандарму, тот козырнул и подвинул мне мои вещи. До листовок он так и не добрался. А офицер решил проводить меня до театра. Когда муж увидел, что немец идет со мной, он решил, что меня арестовали. Мы в этот день давали музыкальную комедию «Небесные ласточки», и он прибежал в театр и сказал: «Ребята, Регину арестовали, настроение паршивое, не знаю, как буду играть...» В тот раз, слава Богу, беда миновала. Но, вы знаете, сердце всегда так трепетало... И даже сейчас, когда я рассказываю, у меня по спине мороз пробегает...
Про Бореньку
...Не могу забыть еще одну историю. Когда немцы наступали, жители окрестных деревень, в основном женщины и дети, ушли в лес. Они пытались там спрятаться, но далеко уйти не смогли, и немцы очень быстро их всех переловили, мужчин расстреляли, а остальных привезли в Симферополь и поселили в казармах, создав так называемые гражданские лагеря. Люди жили там в жутких условиях. На улице холод, ноябрь, а они спали буквально на полу, кормили их один раз в день. И жители Симферополя стали носить им пищу, теплые вещи. И вот однажды я со своей подругой Валей Власенко туда пошла. Принесли кое-что поесть, хотя и самим не очень сытно жилось. Бывало, продукты на вещи выменивали, наша нянечка ходила в деревню с братишкой, ему было 12 лет... И вот одна женщина, у которой было трое ребятишек, попросила нас, чтобы мы забрали ее ребенка, мальчика. У него были обморожены ножки, ребенок практически был раздет, в трусах и рубашечке. Она нас буквально умоляла: «Возьмите его, я ему ничем не могу помочь!» И мы решили его забрать. Валя снимает свою кофту шерстяную, заворачивает мальчика в нее и прячет его под пальто. Но как пройти мимо охранников? Их было двое. Они, в общем-то, особо не свирепствовали. И вот я иду первая. Смотрю – они курят. Я подошла к ним так, чтобы они стали спиной к выходу из лагеря, достала афишу, стала им ее показывать, приглашать на спектакль, а в это время Валя с мальчиком мимо них и прошмыгнула! Эта казарма располагалась недалеко от кладбища, и мы с ней через это кладбище до моего дома и добрались. Мальчика звали Боренькой, и было ему всего 3 годика. Мы его привели в порядок, и он у нас прожил почти полтора года. Мама его погибла во время бомбежки, об этом мы узнали уже после освобождения Крыма. Но у нас был адрес его отца, который воевал на фронте. Мы ему написали, он приехал, забрал у нас Бореньку и отдал его своей сестре. Это была армянская семья. И так получилось, что потом уже армян, болгар, греков из Симферополя выселили. Таким образом я потеряла связь с Боренькой. И до сих пор не знаю, где он сейчас, каким стал...
Трагедия
...Буквально за три-четыре дня до окончания оккупации случилась беда. Мы уже чувствовали, что немцев скоро погонят, очень этого ждали, но даже не предполагали, что они сделают напоследок... Кто-то сообщил им о том, что в драматическом театре сформирована группа подпольщиков, и 10 апреля 1944 года, сразу после спектакля, оккупанты их всех расстреляли... Это был такой ужас, что передать просто невозможно...
Конец оккупации. Победа
...Когда оккупация закончилась, в театре остались только актеры. Ну а нас, студийцев, вспомогательный состав, распределили в филармонию. Там я начала работать 1 мая 1944 года. На тот момент мы с мужем уже жили отдельно от родителей. И вот спустя год, в ночь с 8 на 9 мая 1945-го слышим, – к нам стучат соседи. Открываем, а они кричат: «Победа! Война кончилась!» И мы тут же оделись и побежали к родителям, чтобы сообщить им эту невероятную новость – Победа! Радость была неописуемая...
Путь на Сахалин
...В филармонии Симферополя я проработала по 1949 год. После окончила культпросвет-училище, потом пединститут, работала художественным руководителем, директором Дома культуры, почти 20 лет трудилась художественным руководителем Дома учителя, затем в школе-интернате Симферополя и уже оттуда ушла на пенсию. Муж мой Михаил умер, и в 1989 году я отправилась на Сахалин, в город Холмск, чтобы помочь своей дочери. И так здесь и осталась...