Родилась в Брянской области. В младенчестве была угнана в немецкое рабство, в 1945-м ее удочерила немецкая семья. А в 1948-м вместе с этой семьей вернулась в Советский Союз отбывать наказание на спецпоселении. Позднее была признана несовершеннолетней узницей фашисткой Германии, а также жертвой политических репрессий со стороны советских властей. Работала на стройках Иркутской ГЭС. В 1970-м по вызову совхоза «Невельский» приехала на Сахалин. Имеет юбилейные и трудовые награды. Живет в Невельске.
Угнанные в Германию
Казалось бы, столько десятков лет прошло, давно высохли детские слезы. Но нет, память – штука странная. Несмотря на малый тогда возраст, некоторые моменты жизни врезались ей в память до мелочей. Все началось на рассвете 22 июня 1941 года, когда фашистская Германия напала на нашу страну. В 2021-м Валентине Ивановне, как и тем событиям, исполнилось 80 лет. Валентина Кузьмина (от рождения Шуюкина, а может быть, Щукина, документ написан на немецком языке) родилась 15 декабря 1941 года в Брянской области, так было сказано в записке, которую нашли вместе с подброшенной в приют малышкой. – Обо всем этом, когда пришло время, рассказал мой приемный отец Иоган Фигель. Кто меня привез в Германию из Брянска, как мы добирались, куда делась моя мама, неизвестно. Говорят, русские женщины работали где-то рядом в сельском хозяйстве, с детьми было нельзя. По счастливому стечению обстоятельств (спасибо тем, кто проявил эту милость) меня подбросили к воротам лютеранской церкви Bugenhagenstiftes в местечке Духеров в Померании. 
И там я воспитывалась до 1945 года, – рассказывает Валентина Ивановна. – У немцев церковь – это и дом престарелых, и дом инвалидов, и приют для сирот. Когда война закончилась (мне тогда исполнилось 4 года), в приют пришла молодая немецкая семья и удочерила меня. Из 42 детей была лишь одна я русская, они это знали, но все равно выбрали. Отец рассказывал, что они меня увидели 15 декабря и назначили этот день днем моего рождения. 29 декабря меня забрали, и Новый год уже встречала в новой семье. Так оказалась приемной дочерью и была счастлива, – рассказывает Валентина Ивановна. Все ее воспоминания состоят из эпизодов. Говоря о приемных родителях, она временами переходит на немецкий язык, и это неудивительно, в семье Фигель девочка воспитывалась до 1956 года. Отец – чистокровный немец, родился в Берлине, работал переводчиком, знал украинский, польский, немного русский. По словам Валентины Ивановны, родители хотели дать ей новое имя, но девочка не откликалась. Тогда решили оставить прежнее – Валя, однако отец всегда называл ее на немецкий манер – Валья. 
Отец и мать познакомились во Львове, где Иоган работал переводчиком на железной дороге, а Мария – официанткой в ресторане. Муж называл ее по польски Рыся, а она его – Янек. В детстве, вспоминает Валентина, они несколько раз ездили на хутор к родителям Марии в Западной Украине. Неласковая мама была, никогда не прижмет, не приласкает, и даже по имени меня, не помню, чтобы называла. Зато молиться заставляла утром и вечером. Я ее не любила… Отец потом, когда повзрослела, рассказывал мне легенду, что в конце войны приезжала к нашему дому в Грейфсвальде какая-то военная машина, и в ней молодая русская женщина. Эта женщина якобы позвала меня, но я не отозвалась, потому что по-русски не понимала ни слова. Возможно, размышлял отец, та женщина подумала, что здесь мне будет лучше, чем на разрушенной войной Брянщине? И уехала. Правда это или вымысел – не знаю.
На родину под конвоем
Восточная Германия была полностью под контролем СССР, и в 1948 году немцев стали вывозить в качестве рабочей силы в Сибирь. Глава семьи уехал первым эшелоном. По словам Валентины Ивановны, никто не разбирался, инвалид ты или нет, воевал ли. Ее отец был инвалидом по зрению, носил толстые очки, на войне не был. Никто не знал, какая участь их ждет. Через несколько месяцев Марию с дочкой тоже призвали в дорогу. – Везли нас в телятнике, в тесноте и ужасных условиях, практически одни женщины и много детей. Ехали очень-очень долго . Хорошо, что мама взяла с собой чемодан хлеба и сало, иначе погибли бы от голода. Те, у кого были хорошие вещи, обменивали их на станциях на еду. Пока ехали, на станциях еще подсаживали людей из разных республик – эстонцев, латвийцев, литовцев, поляков, особенно много было банровцев. Наконец прибыли на станцию Тимлюй (сейчас город Каменск) 
Кабанского района Бурятской АССР, – рассказывает собеседница. И вспоминает, как они встретились с отцом (теперь его звали Иваном Петровичем) и какая «война после войны» ждала семью в Бурятии. – Мы прибыли на станцию Тимлюй, стоим и ждем отца, оказалось, в поселок нужно километров десять идти пешком. Пришли в дом и увидели там его новую жену Шарлотту с младенцем. Отец рассказал, что эта немка прибыла с его эшелоном, пожалел ее на станции, увидев, что слепая, взял за руку и сказал всем, что это его жена. Через 9 месяцев у них родилась дочь Роза. Жили трудно, в каждом углу длинного черного барака было по семье. Так и ютились рядом с отцом две жены и две дочки.
Спецпереселенцы
Спецпереселенцы жили без паспортов под надзором комендатуры, по субботам все, в том числе и дети, ходили отмечаться. Без разрешения, рассказывает Валентина Ивановна, дальше 12 километров от поселка уходить было нельзя. На каждого была заведена учетная карточка, где указаны дни явки на отметку с личной подписью. – Школа была далеко, в поселке. Ходили через пахотное поле, а там нас встречают деревенские дети, которые колотят и кричат: «Фашисты, чего вы к нам приехали?». И шли мы дальше битые, грязные, обиженные. Жили очень голодно, ходили на колхозное поле собирать мерзлую картошку, оставшиеся колоски, а бригадир на коне за нами охотился и стегал нагайкой, подчеркивая, что мы враги. Босиком ходили, потому что обуви не было, не продавали ведь нигде. Сапожник кому-то шил за большие деньги, но мы и мечтать не могли. А зимы в Бурятии какие холодные! С появлением маленькой Розы я поняла, что любовь отца ко мне угасает. А однажды услышала, как мама отвечает ему: «А на шо вона мени?» Речь шла об отъезде матери и обо мне, тогда и узнала, что я им неродная дочь. Отец спросил, с кем хочу остаться, и я выбрала то, что надежно – с отцом. Потому что его любила и жалела. Мама Мария добилась переезда в Донецк, и больше я ее не видела. Позднее у семьи родилась еще одна дочь Леночка. И начались тяжелые времена. Помню, что всегда хотелось есть. Своим детям они приберегали вкусненькое, я это замечала, и было обидно. Стала вечным поводырем для слепой мачехи, нянькой для детей. Подать, принести, убрать. Я, конечно, научилась говорить по-русски, но мачеха заставляла дома изъясняться только по-немецки. Чувство несправедливости сжигало. Время шло, в поселке Каменске спецпереселенцы построили большой цементный завод. На работу и с работы – вся жизнь – по гудку. В середине 50-х начали выдавать на руки паспорта, и кто хотел, мог уехать. Жить стало легче, появились продукты, какие-то льготы, немцы пытались найти себя в советской действительности. Эстонцы, литовцы сразу уехали, украинцев много осталось. Отец строил план, как уехать на родину, а я понимала, что в Германию не вернусь и что стала для них обузой.
Детский дом
Валентина Кузьмина хранит архивную справку, где сказано, что «с октября 1948 по январь 1956 года находилась на спецпоселении (семейный учет) как лицо немецкой национальности». Основание применения репрессий по политическим мотивам в административном порядке – Указ ПВС СССР от 28.08.1941 года. Лишь в 1996 году на основании найденного архивного дела отца она будет признана пострадавшей от политических репрессий и получит справку на основании ст. 1 пункта «в», ст. 3 Закона РФ от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий». В поселке Каменске построили новую школу. Свидетельство о рождении ей было выдано пастором немецкой церкви на немецком языке. Поэтому с чистой совестью Валентина записалась в новую школу под фамилией Шуюкина, позднее в отделе ЗАГС Кабанского района ей выдали новое свидетельство о рождении с новой фамилией, теперь на русском и бурятском. А в 1955 году семья практически инвалидов, чтобы выжить самим и сохранить жизни детей, переехала в Улан-Удэ, поселились в общежитии общества слепых. По возможности им давали работу, плели сетки-авоськи, Однажды отец спросил, раз он не может меня ни одеть, ни накормить, хотела бы я уйти в детский дом? И началась новая жизнь в Шолотском детском доме имени Крупской в Заиграевском районе Бурятии. Иркутская ГЭС – это первая из каскада гидроэлектростанций на Ангаре и первая крупная ГЭС в Восточной Сибири. Туда и направили группу выпускников-детдомовцев, в числе которых была Валентина Кузьмина. – Нам еще и 17-ти не было, когда вручили комсомольские путевки на Иркутскую ГЭС. В поезд села в платье и тапочках, за душой ни рубля. 
Рано утром прибыли в Иркутск и пришли к секретарю ВЛКСМ, сдали путевки и получили 25 рублей на семерых, на питание. Это было счастье. Нам сказали, что хорошо заработаем, если пойдем в бригаду бетонщиков передовика Евдокии Васильевой. Тяжелая работа была, я сначала лопату поднять не могла, бетон очень тяжелый, но потом втянулась (примечательно, что бригады бетонщиков на 90 процентов состояли из женщин). Жили в общежитии, в праздники на танцы ходили, в походы на природу, сплавлялись по реке Селенге, сами кашеварили, восхищались красотой тайги и Байкала. Голодные были, но веселые. Сейчас, с высоты времени, кажется, мы были ангелами, настолько чистыми, верными и стране, и друзьям. И все эти песни патриотические действительно задевали наши сердечные струны. Позднее, когда бригадир Васильева работала уже на Красноярской ГЭС, я ее увидела на обложке «Огонька».
За счастьем!
Вернувшись после стройки в Улан-Удэ, в 1959 году Валентина Шуюкина поступила учиться в мясомолочный техникум, вышла замуж и сменила фамилию на Кузьмину, 
в 1961 родила первую дочь. С мужем Василием Степановичем они построили дом, но жизнь в Бурятии не складывалась. В 60-х снова пошла учиться, окончила в Новосибирске училище кинофикации, работала киномехаником и завклубом. За шесть лет родила троих детей. А в 1970-м они продали дом и в поисках лучшей жизни по вызову совхоза «Невельский» приехали на Сахалин. Сначала семью направили в Ватутино в 16 км от районного центра, но там не было школы, тогда новым пристанищем стало село Шебунино. Пошла работать на шахту на пожарный насос, жили в общежитии, затем получили двухкомнатную квартиру в бараке. Потом ее перевели на электроподстанцию, еще и киномехаником работала, это, скорее, для души. А летом подрабатывала на ферме телятницей. Если бы в Шебунино шахту не закрыли, говорит Валентина Кузьмина, жили бы там до сих пор. Словом, ребенок войны всегда себе кусок хлеба находила. Переехали в Невельск, сын Андрей учился в мореходке. А когда дети выросли, дочери Катя и Неля вышли замуж, в 1984 году ушла работать на Холмскую базу производственного и транспортного флота Сахалинрыбпрома, сразу попала на плавбазу «Заполярье», затем трудилась на огромном плавучем заводе по производству консервов «Кронид Коренов» – днем рыбообработчик, вечером киномеханик. Трудилась, пока ХБПТФ не рухнула.
Русская женщина
– До самой смерти отец писал мне письма, присылал открытки и даже посылки, – рассказывает Валентина Ивановна. – В 70-х какое-то время от них долго не было весточки, я начала искать. Оказалось, уехали в Ангрен в Узбекистане. Я туда приехала в 1973 году, но соседи сказали, что семья уехала на родину в Германию. В 1974-м отец умер в родном доме в Берлине. Мои приемные сестры живут там и сейчас, но когда отца не стало, связи разорвались. Конечно, пыталась разыскивать свои корни – родственников в России, ездила на Брянщину, но результатов не было, одни пустые надежды. В конце 80-х побывала в Германии в тех местах, где прошло детство. Тогда немецкая газета написала, что русская женщина Валентина Фигель (Кузьмина) ищет ответ на вопрос «откуда она появилась». – Да, были моменты в моей жизни, когда в спину кричали: «Немка!». Но я русская женщина и чувствую, что родом из деревни. Спасибо, что живу на этом свете, ведь столько опасностей было, когда могла погибнуть, но Бог меня, грешницу, всегда прощает. 
Я и сейчас молюсь, как в детстве, раз я ребенок церкви. Никто не знает, что принесет новый день, но верю, что принесет мир и обязательно что-то хорошее. Точной статистики, сколько несовершеннолетних было угнано во время Великой Отечественной войны в Германию, не существует. Как пишет источник «Вечерняя Москва», согласно данным от 1 марта 1946 года, были репатриированы, то есть возвращены в Советский Союз, 3 миллиона 527 тысяч гражданских лиц. Из них около 20 процентов – подростки и дети. А по возвращению домой бывшие узники стали одной из ущемленных категорий граждан, к которым советские люди относились с подозрением и даже презрением. Эта история – исключение. Валентине Кузьминой повезло больше, чем другим, хотя жизнь приготовила ей серьезные испытания. И эта женщина ни разу не опустила руки. Сейчас Валентина Васильевна на пенсии, у нее 7 внуков, 12 правнуков и много планов на будущее.