Родился в деревне Махалята Горьковской области, после смерти родителей жил у сестры в Кирове. В 1941 году прошел обучение на курсах радистов в Свердловске (ныне Екатеринбург), в войну вступил под Москвой. Участвовал в освобождении Волоколамска, в битве за Сталинград, освобождал Румынию, Венгрию, Чехословакию, Австрию, воевал на Дальнем Востоке. В числе наград – орден Красной Звезды и орден Славы. После войны по комсомольской путевке приехал на Сахалин. Жил в Южно-Сахалинске.
Путь на фронт
...22 июня я с друзьями гулял в парке целый день. Мы появились в городе вечером и только тогда узнали, что началась война. На улицах уже висели большие плакаты «Родина-мать зовет!». На другой день мы всем курсом пошли в военкомат. Нам казалось, что, как только мы появимся на фронте, положение дел там сразу изменится: дадим немцам «прикурить» и погоним их обратно. Но нас отправили домой, сказали, что подрасти надо. Потом я поехал в Камышловское пехотное училище, но и туда меня не приняли из-за возраста. Уже в августе отправился в Свердловск, поступать на радиокурсы. Там меня сначала приняли, а недели через две при построении объявили, что ни по возрасту, ни по росту я для службы пока не подхожу. А я уже получил сапоги, гимнастерку... И вот приказ – сдать обмундирование и отправляться домой. Я говорю майору-замполиту, что одежды у меня нету, я приехал сюда в тапочках и спортивной форме, а когда обмундирование получил, все это выбросил. Матери у меня к тому времени уже не было, а отец умер ровно за 10 дней до начала войны. Я остался сиротой, жил у сестры. Объяснил ему, что ехать мне некуда, и кое-как, но замполита уговорил...
Боевое крещение. Москва
...На радиокурсах готовили стрелков-радистов для танковых войск. Учились мы всего два месяца, и уже в ноябре 1941 года нас погрузили в эшелон и объявили, что отправляют на Дальний Восток. Мы ночь ехали, утром смотрим – а паровоз прицеплен с другой стороны. Оказалось, нас отправляют под Москву. Приехали, высадились, пешком через всю Москву прошли и заняли оборону в районе Химок. Залегли в окопы в летней форме, а мороз был под 40 градусов. И высунуться из траншеи нельзя, потому что по другую сторону Химкинского водоканала немецкие окопы. И на весь полк нам дали одну винтовку, оружие просто не успели подвезти. Мы спрашиваем офицеров: «А что ж мы будем делать, если немцы пойдут в атаку?» Они отвечают: «Кричите ура. Показывайте, что окопы заняты. А если полезут – идите врукопашную». Благо, в течение трех дней немцы ни разу в атаку не пошли. А на
третьи сутки я отморозил ноги до колен. Утром пришел старшина, ходит с палочкой, стучит по ногам. Если звук как по деревяшке, значит, отморожены. Меня вместе с другими обмороженными привезли в Москву, в госпиталь. Пришел пожилой доктор, врач еще из царской армии, нас занесли в помещение, содрали с нас примерзшие кирзовые сапоги и засунули ноги в мешки с холодной ржаной мукой. Она в течение дня оттаивала, и вместе с ней отходили ноги. К вечеру мы уже могли самостоятельно ходить. Если бы не мука, то многим пришлось бы ноги ампутировать. Вернулся я в строй, получили мы винтовки...
Первая атака. Оборона Москвы
...5 декабря 1941 года мне исполнилось 17 лет, и меня приняли в комсомол, а 6 декабря началось наступление под Москвой. Утром после артподготовки начали наступление на Солнечногорск, и я первый раз пошел в атаку. Мы заняли город, а потом в течение дня «выкуривали» немцев, которые попрятались на чердаках и оттуда расстреливали наших. Затем началось наступление на Волоколамск, которое продолжалось до 25 декабря. Когда вошли в город, на площади увидели виселицу, а на ней – и взрослые, и дети... Месяц висели, немцы не разрешали их хоронить. Я помогал снимать этих людей. А потом увидели, что в центре горит двухэтажная школа. Первый этаж забит соломой, а на втором наши пленные солдаты. Они пытались выскочить из окон, но их расстреливали немецкие автоматчики. Окна были просто забиты трупами. Много солдат там погибло. И мы после всего этого поняли, с каким врагом имеем дело. Это изверги, которые пришли порабощать, угнетать и грабить...
Оборона Москвы. Первое ранение
...В Волоколамске я был ранен в живот автоматной очередью. Издалека какой-то немецкий автоматчик заметил, палил наугад по толпе, и три пули угодили в меня. Стрелял он с противоположного берега реки Ламы. С нашей стороны он был пологий, а с другой, где стояли немцы, очень крутой. Наши танки не могли подняться, потому что немцы облили этот склон водой, и там намерз лед. Подойдет танк к берегу, крутится-вертится, а гусеницы скользят, и машина не может подняться. Когда артиллерией и «катюшами» это все раздолбили, растопили и сожгли термитными снарядами, только тогда и начали наступление. Пролежал я в госпитале два месяца. Попал в одну палату с танкистами. Они мне говорят: «Да брось ты, Аркаша, эту пехоту. Ты же учился на стрелка-радиста! Давай к нам в танковую часть дуй». Ну и когда приехали вербовщики набирать команду выздоравливающих, я пошел в стрелки-радисты. Вот так я попал к танкистам...
Сталинград. Похоронка
...Был сформирован 18-й отдельный танковый полк резерва главного командования. Мы получили танки в Горьком. Сформировали из нас экипажи, погрузили в эшелон и отправили под Сталинград. Нам поставили задачу: в станице Тацинской ликвидировать аэродром подскока (кратковременная стоянка самолетов для дозаправки и ремонта), с которого немцы бомбили Сталинград. Кроме нас этот аэродром с юга атаковали еще два танковых полка. И все вместе мы не дали взлететь ни одному самолету, раздавили их гусеницами, и аэродром фактически перестал существовать. А потом нам поручили отражать атаки танковой армии Манштейна. Она пыталась прорваться к войскам Паулюса, которые были окружены в Сталинграде. Последний бой был в станице Суровикино. После ликвидации аэродрома у нас оставалось в полку 12 танков, остальные сгорели. Против нас вышло 17 тигров. Бой длился весь день. Почти в самом начале в наш танк угодил снаряд, меня контузило, я был ранен в плечо, потерял сознание, и наш механик-водитель Володя Хачатурян сумел через свой люк вытащить меня из танка. Санитары доставили меня в госпиталь.
А мои однополчане продолжали биться, никто не хотел уступать, и воевали до последнего танка. Когда машины сгорели, дрались врукопашную. Мой экипаж полностью погиб. На площади в Суровикино есть братская могила, на стеле написаны имена всех погибших во время этого танкового боя, в том числе – и моя фамилия. Командование части не знало, что меня отправили в госпиталь, я числился погибшим, и моей сестре отправили похоронку. Подробности боя я узнал только в 1983 году, когда приехал в Волгоград на торжества, посвященные 50-летию Сталинградской битвы. Я показал свои документы, объяснил, что действительно участвовал в этом бою, но остался жив...
Боевые друзья
...У нас был очень дружный танковый экипаж в 18-м отдельном танковом полку, друзья очень хорошие, командир замечательный, Николай Смирнов. Он с нами своим офицерским пайком постоянно делился, папиросами, а когда они кончались, он вместе с нами курил махорку. Я был самый молодой в полку. На остановках выполнял роль увеселителя. Доставал фанерку, из соседнего танка вылезал баянист, он играл «Цыганочку», а я на фанерке отплясывал, пел частушки деревенские хулиганские: «По деревне девка шла, на конце присела, праву ногу подняла, время посмотрела!» У меня был приятель хороший, механик-водитель Володя Хачатурян. Он меня приглашал в Ереван, говорил: «Аркаша, как только кончится война, приезжай ко мне в гости. Я тебя хорошо угощу, познакомлю с родителями...» Заряжающий очень хороший был, Василий Бекишев, Подсуев Коля и я, весь наш экипаж. Друг другу пообещали, что после войны мы обязательно встретимся, будем переписываться, ездить друг к другу в гости. Но война распорядилась иначе. Все они погибли в бою в Суровикино, в танке сгорели...
Ордена
...Орден Славы я получил в 1943 году, во время Ясско-Кишиневской операции. Наш танк первым встретил танки третьего Украинского фронта. Туда приехало командование, чтобы зафиксировать эту встречу, и весь наш экипаж был награжден орденом Славы. А орден Красной Звезды я получил в 1942 году подо Ржевом. Мы все лето пытались взять Ржев, шли очень упорные бои, в результате все танки 233-й танковой бригады были подожжены, разбиты. А наш танк во время переправы через реку утонул. В мост перед нами угодила бомба, и машина провалилась в эту пробоину и затонула на глубине 4,5 метра. Дело в том, что во время переправы по мостам через реки есть правило: танки форсируют их с открытыми люками. У нас верхние люки были открыты, и мы из танка выбрались...
Венгрия
...В Венгрии, в районе города Папа, это практически на границе между Австрией и Венгрией, перед нашим полком была поставлена задача захватить железнодорожный мост через Дунай, чтобы наши части без потерь по нему переправлялись. Сформировали танковую колонну из 30 машин, в экипажи отобрали самых отъявленных, опытных танкистов. Меня взяли стрелком-радистом к командиру, в ведущий головной танк. Вечером наша колонна прорвала фронт, и все 30 танков вышли в тыл врага. Нам надо было пройти около 40 километров до этого моста, занять его, поставить в оборону танки и не подпускать к нему немецкие части. И вот мы идем, ночь, и я решил вылезти наружу к ребятам-десантникам, которые ехали на танке, покурить. Только вылез – начался обстрел из немецких минометов, и нас взрывной волной смело. Меня контузило, и я упал вниз головой. Очнулся минут через 20 и понял, как мне повезло: танки прошли рядом буквально в 30 сантиметрах. А ребята, которые попадали назад, все были раздавлены... И вот стою я и думаю, что делать. Документов у меня с собой нет, оружия тоже. И даже самоликвидироваться нечем. И тут я услышал гул моторов и сообразил, в какую сторону мне надо идти. Бежал по придорожной канаве, потому что сапоги гремели по замерзшему асфальту, и мне казалось, что звук этот по всему лесу разносится. Минут через 20 увидел огонек и услышал крепкий мат. Оказалось, один танк остановился, что-то там поломалось. Я подошел, объяснил, что произошло. Когда закончили ремонт, отправились догонять колонну. Хорошо, что успел...
Про страх и удачу
...Я был молодой и меньше всех других боялся, когда начиналась бомбежка. Пожилые солдаты бежали, прыгали в окоп, а я ходил и наблюдал, откуда заходят самолеты, куда упадут бомбы... Я вначале по молодости ничего не боялся. Потом уже приучился вместе со всеми прыгать в окопы. За нами в 1942 году под Москвой, в районе Ржева и Сычевки, прямо за каждым солдатом самолеты гонялись. Истребители. Я от одного истребителя полсуток бегал. Вокруг куста оббегу, лягу, а он разворачивается – и с другой стороны опять начинает атаковать. И вот я полдня от этого самолета бегал. Было ли мне страшно? Конечно. Страх – он всегда есть, и в первой атаке, и в остальных... Когда видишь, что рядом с тобой падают твои товарищи, и что следующая пуля может быть твоей, конечно, страшно. Умирать не хочется. В то же время во время боя входишь в такой раж, что забываешь про все, помнишь только одно: надо идти вперед, надо стрелять, отражать атаку, выполнять боевую задачу. Я был два раза ранен, два раза контужен, без этого не обошлось. А что помогало остаться в живых? Прежде всего находчивость, сметка. Но не только. Я однажды, уже на Сахалине, вез священника из Южно-Сахалинска в Аниву. По дороге рассказывал ему про войну. Он спрашивает: «А что вы делали во время бомбежки?» «Как и все, – отвечаю, – заскакивал в окоп, крестился и молился: «Боже, сохрани!» И священник мне сказал: «Все правильно. Вы верили в Бога, это вас и спасло. Немногим так везло, как вам». И это действительно чудо. Моя сестра удивлялась, что я остался жив. Оборона Москвы, освобождение Сталинграда, разгром аэродрома, освобождение Европы... Я благодарил судьбу, что живу. Практически все мои друзья остались там, на войне. Погибли. И все это мне снится почти каждую ночь...
Победа
Великую Отечественную войну я закончил в Праге. После Сталинградской битвы я участвовал в освобождении Бухареста, Будапешта, Вены. Когда был в Чехословакии, закончилась война. Мы, когда узнали, что Победа, поняли, что надо быстрее лезть в танк и закрывать все люки, потому что началась непонятная стрельба из всех видов оружия. Стреляли из винтовок, из автоматов, стреляли куда попало! Стоял сплошной гул. 9 мая присутствовали на митинге, перед нами выступал командующий фронтом маршал Родион Яковлевич Малиновский. Жители Праги угощали нас пивом во всех пивных бесплатно. А потом, после Победы, мы три дня воевали против власовской армии. «Выкуривали» ее из леса. Их окружили «катюшами», около ста установок пригнали, пальнули, и они как тараканы начали вылезать. Потом они через Прагу шли колонной, а мы спрашивали: кто тут рязанские? Тамбовские? Кто земляки, выходи! Какой-нибудь рязанский выходит, ему в лоб бац! – и назад в строй. Ну а самого Власова и его помощника Бабенко захватил наш командир танкового батальона. На легковой машине они удирали, и он их перехватил. Взял в плен и привез к нам в штаб.
Дальний Восток
...А потом нас отправили на Дальний Восток. Там кончилась наша война. Я переехал к брату в Москву и стал думать, где мне работать. То я хотел поехать на Северный полюс, то в Волгоград... А потом брат говорит: «На Сахалин набирают людей, восстанавливать остров после войны». И я по комсомольской путевке уехал на Сахалин...