Родилась 6 декабря 1924 года в поселке Прогресс Новокубанского района Краснодарского края. Во время войны трудилась в совхозе, пережила оккупацию, после освобождения Кавказа работала в школе пионервожатой. В мирное время окончила педагогический институт, в 1954 году вместе с мужем приехала на Сахалин. Почти полвека проработала учительницей в поселке Тымовском. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне и орденом Трудового Красного Знамени. Живет в Тымовском.
Страшная новость
...Когда началась война, я окончила 9-й класс. 21 июня мы сдали последний экзамен, а 22-гo с подружками пошли гулять. Там у нас есть место красивое, бывшее помещичье имение с парком, мы хорошо отдохнули, искупались в пруду. Возвращаемся в поселок, смеемся, радостные, ведь впереди лето, у нас столько планов, а нам говорят: «Вы что, ничего не знаете? Война!» «Какая война? – отвечаем. – У нас же пакт о ненападении с Германией подписан!» И тут по громкоговорителю услышали сообщение о войне, узнали, что ночью уже бомбили города. Людей много собралось, слезы у всех, такое горе...
Призыв
...Призыв начался моментально, буквально с первых же дней. Наших мальчишек из класса, кто 1923-1924 года рождения, тоже призвали. Проводов никаких не было, ночью повестка – утром военкомат. Приезжала машина, ребят забирали – и все. Летом мы работали в совхозном саду, на полях помогали убирать урожай. 31 августа пришли в школу узнать расписание уроков, и тут прибегает вестовой и вручает нашему директору Кузьме Степановичу Рудь повестку на фронт. Жена его так плакала, а он простился с нами и ушел. Как оказалось, навсегда, погиб в боях на Керченском полуострове...
Военное дело
...1 сентября мы начали учиться и одновременно работать. Убирали урожай на пришкольном участке, в совхозном саду. Военное дело нам преподавали, военруком был офицер, он с фронта приехал без руки. Мы, как настоящие солдаты, в штыковую атаку ходили. Ружья у нас деревянные были, зато штыки настоящие. Учились стрелять из винтовки образца 1892 года, разбирали ее, изучали. Натренировались – и решили на фронт идти. Собрались и пошли в военкомат за 15 километров. Одни девчонки, мальчишек наших всех призвали к тому времени. В военкомате народу полно, военком уставший, но нас принял, пригласил в кабинет. Мы ему рассказали, что военному делу обучены, стрелять умеем, ходить в штыковую атаку, все команды знаем, отправляйте нас на фронт. И тут он нам говорит: «Построились в две шеренги! Смирно! Слушай мою команду: напрааа-во! И шагом марш в школу!» Мы так строем и шагали через весь поселок. Вернулись разочарованные, возмущались, почему нас не взяли. А на другой день директор школы дала нам жару...
Труба
...Немцы двигались на Кавказ очень быстро. Это было время страшное, слезы бесконечные, каждый день по радио сообщали о сданных городах. Мы уже знали и про Бабий Яр, и о подвиге Зои Космодемьянской. Нас всех записали в ополчение и после занятий отправляли на трубу. Это нефтепровод, по которому нефть перекачивали из Грозного в Донбасс. Зима, холодно, а мы пешком за 8 километров идем на трубу, долбим шурфы под взрывчатку. Нефтепровод планировали уничтожить, чтобы немцам не достался. На трубе мы работали с декабря по февраль. Немцев от Ростова отгоняют – мы шурфы закапываем, они переходят в наступление – мы раскапываем. Холодно, степь, ветры со Ставрополья пронзительные, укрыться негде, и там я обморозила и руки, и ноги...
Оккупация
...В 1942-м я окончила 10-й класс, а вскоре нам объявили, что немцы заняли весь Кавказ. 6 августа 1942 года они пришли в наш поселок, и до конца января 1943 мы находились на оккупированной территории. Немцев у нас в поселке было мало: комендант и его обслуга, человек 10. Себя они держали хозяевами, мы для них были рабы. Они сразу установили свои порядки, объявили комендантский час, который наступал с 6 вечера. Образовали полицейское управление, куда пошли работать самые отъявленные отщепенцы. Нас, молодежь, тут же отправили на работы. Вначале на ток лопатить зерно. Мы лопатили и слезами эту пшеницу поливали. К немцам испытывали одно чувство – ненависть. Фриц – самое ругательное и обидное слово было тогда. Однако выразить свою ненависть было страшно, а подчиняться оккупантам – унизительно. Утром приезжает за тобой полицейский на лошади, сопровождает до самого тока, там вручают лопату – и за работу. А немцы ходят с автоматами, и только и слышишь – «шнель, шнель, арбайтен, арбайтен...» Для нас это было настолько противно, но сделать мы ничего не могли! Морально очень тяжело было это все выносить. 
Ну а после отправили нас восстанавливать железную дорогу. Возили туда на немецких машинах. Не явишься на работу – отправят в полицию. Мы очень боялись, потому что знали о зверствах, которые творили полицаи, в соседнем совхозе они семь человек расстреляли. Железную дорогу взорвали наши, когда отступали. Все пути были забиты сгоревшими вагонами, их сожгли, чтобы немцам не достались. Там столько добра было – сахар, мука, масло растительное, сухари... До оккупации нам разрешили запастись продуктами, мама моя ходила туда, сахар принесла, масло... И вот мы, девчонки, ремонтировали взорванные пути. Работа была очень тяжелая: с помощью деревянных щипцов перетаскивали рельсы, а один рельс 30 пудов весит. И так каждый день. Тяжело еще было и потому, что никаких известий мы не получали, ни радио, ни газет не было, жили в полной изоляции...
Песенный протест
...Мы верили в Победу. Но было унизительно жить под немцами, ненависть кипела, но мы научились ее выплескивать. Когда нас везли на работу и обратно – пели советские песни. Нас много было, и вот едем по степи и поем! Вот уж где волю чувствам давали! «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой», – во весь голос. А слова «В бой за Родину, в бой за Сталина» кричали изо всех сил! Это была такая радость и облегчение! Ну а когда подъезжали к поселку, рты, конечно, закрывали. А потом узнали, что и среди немцев были те, кто против войны. Однажды в обеденный перерыв один из команды ремонтников к нам подходит, а мы его спрашиваем: «Ты национал-социалист? Фашист?» Он отвечает: «Найн, я не фашист, я из Австрии, май хаус Вена». Достает медальон, показывает нам фото жены и сына, объясняет: «Гитлер плехо, мы арбайтен, а он карман себе набивает...»
Божья помощь
...У нас папино ружье было, он охотник, купил еще до войны. Уходя на фронт, попросил его как-нибудь сохранить. И мы с мамой отнесли ружье в соседнюю Ковалевку, к папиной сестре, и она его закопала у себя. А один полицейский знал про это ружье, он до войны с папой на охоту ходил, и вот присылает он нам записку с приказом это ружье сдать. За невыполнение расстрел. Ну и отправили меня в Ковалевку. Тетя ружье разобрала, положила в сумку, под пальто на меня ее надела и отправила домой. А по дороге меня нагнала машина, немецкий офицер в ней сидит. Открывает дверцу и приглашает: «Садись, битте». Я как представила, что сажусь, и из-за шиворота у меня ствол ружья высовывается, такой страх меня охватил... «Нет, – отвечаю, – мне по другой дороге надо идти». Он кивнул и поехал дальше, и это мое счастье было. Наверное, Бог меня хранил...
Смертный список
...Комендант и полицаи составляли списки, куда вошли все комсомольцы поселка, члены партии, семьи тех, кто воюет на фронте, всего около 190 человек. Об этом мы узнали от переводчицы, она была немка, замужем за офицером Советской армии. Он воевал, а ее комендант взял к себе переводчиком. И вот как-то пошла я по воду, возвращаюсь домой, а навстречу две плачущие девчонки. Что такое? А они мне показывают: «Смотри». И я вижу, что в центре поселка, в сквере виселица стоит, и три петли качаются. Это немцы приготовились казнить тех, кто в списке, ждали только карательный отряд. Но наша армия очень быстро продвигалась, и оккупанты свое страшное дело сделать не успели...
Мясной промысел
...Немцы собирались в спешке, но напоследок успели у жителей конфисковать кур, уток, гусей. И вот как-то в одну из последних ночей оккупации мы собрались у нас дома: мама как наседка, я с братом, мамины сестры с детьми, и все вокруг печки. Во время бомбежки печка всегда в разбитых домах целой оставалась, потому мы и садились рядом с ней. А моя храбрая тетя пошла посмотреть, что там немцы делают. И увидела, что они в нашем магазине конфискованным птицам головы рубят, а тушки в машину загружают. Свиней привезли, тоже режут, битком набили мясом и машину, и прицеп. А тут наши мальчишки взялись промышлять: немцы свинью в машину закидывают, а они с другой стороны ее тихонько вытаскивают, за дом волокут, рубят и людям мясо раздают...
История про борщ
...Мама за меня очень боялась, я девушка видная была, красивая, и в последние дни оккупации она меня прятала в сарае, запирала на замок, говорила: «Потерпи, немцы отступают, злые, всякое может быть, лучше подстраховаться». И вот как-то сижу я в сарае, уже ни читать, ни лежать не могу. Выглянула в заднее оконце и вижу – по полю идут цепью солдаты с винтовками наперевес. Приглядываюсь – наши! Я это оконце выдернула, вылезла наружу, смотрю – по улице мама идет, а за ней отряд красноармейцев, 25 человек! Привела она их домой, чтобы отогрелись, отдохнули, выспались. У нас две небольшие комнаты, постелить нечего, а ребята сказали, что ничего страшного. Укладывались прямо поперек кроватей, на полу – кто как. Единственное, о чем попросили, – приготовить горячего, они уже несколько дней не ели. И мама взялась борщ варить в самой большой кастрюле, 10-литровой. Через два часа давай мы солдат будить, накрыли стол, разливаем борщ, а он душистый такой, наваристый. Ребята довольные, едят и мечтают – вот бы хлебушка. И тут брат вспомнил, что мы с железной дороги принесли мешок сухарей и от немцев спрятали на чердак. Нашли лестницу, полезли, достали, и для солдат это была такая радость! И вот они съели этот борщ, кастрюлю опустошили мигом, легли досыпать, а мама ставит вторую. В итоге трижды варила борщ, потому что солдаты еще приходили. Уже некуда было их укладывать, они спали сидя у порога, главное – в тепле. Мы всю ночь были на ногах, но всех, кто к нам пришел, согрели и накормили. Стирку устроили, солдатское белье над печкой высушили, и я давай его гладить. А в швах что-то трещит, оказывается – вши. Даже стирка их не убила, и я утюгом их уничтожала. Потом шапки проутюжила, гимнастерки...
Мирная жизнь
...Через несколько дней после освобождения вернулся наш райком комсомола, всех, кто был в оккупации, пропустили через комиссию, чистка серьезная была. Имелись среди нас те, кто ходил к немцам на банкеты, сотрудничал с ними. Кого-то из них из комсомола исключили, кого-то арестовали. А меня сразу после комиссии назначили пионервожатой в школу. Там у нас госпиталь разместился, я с пионерами раненых навещала, письма им писали, концерты для них проводили, просто разговаривали с ними. Они своих детей давно не видели и очень радовались, когда мы приходили. Работала я там до весны, а потом меня вызвали в райком и дали направление на курсы учителей. Я их окончила и еще год работала в своей школе учителем, преподавала историю и географию. В 1945 году поехала в Ставрополь, поступила в мединститут, училась с удовольствием, но, когда дело дошло до анатомки, поняла, что не смогу себя преодолеть. Боялась ужасно. Поэтому ушла из мединститута и поступила в пединститут в Ленинграде. Там принимала участие в восстановительных работах и расчистке города. Отучилась, вышла замуж, муж, Евгений, воевал, прошел всю войну. В 1954 году мы переехали на Сахалин, в поселке Тымовское я преподавала в школе географию. Так с тех пор здесь и живу...