Родился в 1924 году в деревне Каюк Татарской АССР. На фронт ушел в 1942 году 18-летним юношей. Попал в Чувашию в запасной пехотный полк. Потом служил стрелком в 26-й гвардейской дивизии, в составе которой принял боевое крещение под Смоленском. Учился в танковой школе, освоил премудрость управления самоходной машиной СУ-76. Был заряжающим в экипаже танка, затем воевал в составе 599-го самоходного полка. Воевал в Белоруссии, дошел до Варшавы. Был дважды серьезно ранен. После войны вернулся в Казань, но родные его не ждали, так как успели получить похоронку. На Сахалине с 1952 года, работал в лесной отрасли. Награжден орденом Красной Звезды.
До войны
Я жил в Татарии, в городе Казани. До войны работал шахтером. В шахте работал, правда, не в забое, был помощником запальщика, трудился, будучи несовершеннолетним еще.
Начало боевого пути: танковая школа, ранение
Когда началась война, мне исполнилось 18,5 лет. Сначала попал в Чувашию, в запасной пехотный полк. Потом служил стрелком в 26-й гвардейской дивизии, в составе которой принял боевое крещение под Смоленском. Был ранен под Орлом, лежал в госпитале 6 месяцев, тяжелое ранение получил. В Калуге 15 дней, потом в Москве полтора месяца и в Кирове 4 месяца. А после выписки из госпиталя отправили меня в танковую школу, я попал в заряжающие. Там проучился 2,5 месяца, потом мы получили машины-самоходки, СУ(или САУ)-76 называется. Самоходная артиллерия, на танк не похож, вверху вместо башни брезентом закрывалось, как мы говорили, гроб для трех товарищей. В шутку называли, потому что сверху кроме брезента ничего не было. Защита минимальная. Вот на такой машине я воевал и дошел до Варшавы. После учебы в танковой школе отправили на фронт в Белоруссию. Служил в 599-м самоходном артиллерийском полку. А под Варшавой вражеская мина попала в самоходку, которой я управлял. Вытащив раненых и закопав затвор пушки, чтобы не достался врагу, по противотанковому рву через проход по минному полю повели раненых к своим. Осколком был снова ранен в правую руку, в локоть. Но я не хотел ехать в госпиталь, но руку как разнесло! Ничего не оденешь, а полковой санитарный инструктор отказался меня лечить, и тогда командир полка на мотоцикле отправил меня в город. И снова в госпитале я пролежал три месяца. Мне наложили гипс и со временем все зажило. Потом – фронт, 11 дней пешком добирался до своей части. Продолжил службу в танковом полку в Литве. Затем я попал в 3-й танковый полк. В танковом полку тех, кто уже был на фронте, отправляли в роту, которая дислоцировалась в лесу. А меня командир роты старший лейтенант Сорокин взял к себе ординардцем. Я быстро бегал и быстро ходил, исполнял поручения. А мои товарищи все ушли на фронт. Так он продержал в помощниках до конца войны.
Белоруссия…
Приехали в Белоруссию, разгрузились в городе Могилеве. К боям готовились просто – сказали приготовиться, мы собрались и пошли.
Воспоминания о боях…
Идешь в бой, одно только думаешь – или убьют, или ранят. Больше и нечего думать было. Вот ночной бой мне понравился, однажды мы ночью наступали – очень понравилось, потому что противник спит, а мы наступаем. И на склады военные попадешь, там продовольствие, продуктов наберешь мешок, и хорошо. Засунешь руку – там банка, а еще хлеб немецкий, у них 30-летний хлеб был, готовился с таким сроком, что и после войны хранился. Под Орлом, например, мы пошли в бой, а впереди была деревня на сопке. Рядом скала. В общем, пришлось обходить кругом. Наши разведчики узнали, что в этой деревне остались немцы. Мы бегом в наступление. Нас давай катить, в итоге в этом бою со всей роты в живых остались только двое: я и Иванов. Лежали в овраге глубоком. Затем послали за нами, слышим старший лейтенант кричит: «Рота!» А мы кричим: «Мы здесь!» А он: «Где рота?» Мы показываем: а вот лежат. 
Тогда меня ранило. Ждали поддержку – второй эшелон. Мы вдвоем охраняли старшего лейтенанта, каждый по 12 часов. Вот в мою смену меня и ранило, пуля прошла между позвоночником и левой лопаткой. Шесть месяцев в госпитале лежал.
О «товарище» Трофимове...
В нашем взводе был Трофимов, он мне предлагал: «Давай выстрелим друг другу в руки». Такие случаи были, когда через хлеб в себя стреляли, приложат хлеб и стреляют товарищи друг в друга. В руку, в ногу. Чтобы пальцы скрючило вот так. А я ему говорю: «Пусть лучше меня немецкой пулей убьет, чем я от своей буду страдать и калечиться. С такими просьбами ко мне не обращайся!» Когда я попал в полковой санбат с фронта, мне сделали операцию: прочистили рану, военный хирург-подполковник сделал мне это. От наркоза я отказался, под укол делали. Я заснул, проснулся и рядом со мной сидела медсестра, она меня успокоила, когда я очнулся. Через какое-то время оправился, смотрю, и здесь же был Трофимов, видимо, договорился с кем-то, чтобы ему руку прострелили.
Победа пришла!
Был в полку, мы в лесу были. Объявили о том, что Победа, кончилась война. Нас перевели в полк, а оттуда сняли всех. Настроение было прекрасным у тех, кто остался жив! А вот мои товарищи, которые со мной воевали, почти все погибли. Один только остался, Сашка. Фамилию уже и не вспомню. Вот он написал письмо мне после войны. 
А товарищи все погибли, один я остался. Больше я никаких весточек не получал.
После войны…
В октябре 1945 года я вернулся в Татарию. Меня не ждали, так как думали, что я погиб, родители получили похоронку. Обрадовались, конечно, возвращению. Затем поехал работать в Луганскую область на шахту. Здесь на Донбассе встретил жену – Шамсифу, но все ее называли Шурой. Прожили вместе душа в душу 49 лет. В 1952 году приехали на Сахалин. Жили сначала в Макаровском, а потом в Смирныховском районе. Работал я в лесной отрасли. В 1975 году переехал в Ноглики. Стал работать в леспромхозе, строил лесовозные дороги, из Нижнетымского леспромхоза и ушел на пенсию.