Родилась в 1936 году на Украине в семье кадрового офицера. Деревню, в которой жила вместе с родными, заняли немцы. Находилась под оккупацией до 1944 года. На Сахалин приехала с мужем в конце 50-х, работала в Корсакове в погранотряде.
Самолеты – это страшно
...В 1941 году мне было 6 лет. Я помню время, когда началась война. Выходим на улицу из хаты, а дедушка нас загоняет в тень, кричит: «Идите за дом!» – боится, чтобы из немецких самолетов нас не увидели, они же низко летали, когда бомбили. Спрячемся, посидим там маленько и опять на улицу бегать. У дедушки с бабушкой огород от дома вниз уходил, а там в низине болотце было и вербы росли. И вот раз, когда самолеты налетели, бабушка нас схватила и туда толкает, в низину, кричит: «Ложитесь в воду!» Там хоть и неглубоко, но холодно, и вот мы в этих вербах спрятались, в воде залегли, а самолеты прямо над нами летят! Слава Богу, мимо пролетели. Потом слышим – ба-бах! За селом на лугу стадо коров и лошади паслись, и вот туда немцы бомбы и сбросили. Это было очень страшно...
Немцы пришли
.
..Наша деревня, когда ее немцы заняли, сильно не пострадала. Они у нас сделали штаб. Вот так дедушкин с бабушкой дом стоял, а рядом – сельская контора. И вот там они и поместились со своим штабом. Поляна рядом хорошая была, они на ней все свое хозяйство расположили, кухню поставили, ну а мы – дети же – без конца к ним туда бегали. А они нас сахаром угощали, такой, знаете, кусковой сахар. Немец выглянет, посмотрит, что нас много – и давай его на мелкие кусочки разбивать, чтобы всем хватило. А потом почему-то к нам немцев поселили, в нашу избу. В доме у дедушки на эту сторону – одна комната, на противоположную – другая. И вот они в той комнате жили, летом двери открыты, бывало, выйдешь, глянешь, а там винтовки их, автоматы стоят. Жутко. Мы выйдем на улицу, а потом домой боимся заходить. Ждали взрослых, чтобы с ними зайти. Но нас, детей, немцы не обижали. А вот маму мою они угнали окопы рыть, благо, было на кого нас оставить. Копали они много, жили в землянках. Так что несладкая жизнь у нас у всех была...
Потайной погреб
...А раз получилось, дедушка услышал где-то, что будут немцы проходить через наше село, и он с бабушкой очень за нас испугались. В селе у нас школа была, рядом с ней жила дедушкина сестра. И в этой школе во дворе был погреб, там многие прятались. И вот отвел нас дедушка к своей сестре, и она нас в тот погреб несколько раз отводила, мы там даже ночевали. А немцы-то увидели, что нас в хате нету, и давай спрашивать, почему детей увели? Дескать, не бойтесь, плохого мы им не сделаем. А сами как выйдут – бабушка уже боялась им на глаза показываться, – так сразу требуют у нее млеко, яйца... Как у кого курицу увидят – давай руби, им неси...
Про портрет и просо
...У нас дома был большой портрет отца, большой, вот как окно. И такой красивый портрет, цветной, его в армии нарисовали, там отец в фуражке, в форме. Сосед как-то зашел и говорит: «Не дай Бог зайдут, увидят – и вас всех уложат. Уберите». И что дедушка придумал: под украинской печкой есть небольшое пространство, углубление. И вот он туда этот портрет спрятал, заложил кирпичами, замазал и забелил. А еще дедушка сам сделал ступу большую, в которой мы кукурузу, просо, пшено обрабатывали: толкли, пока зерно не обшелушится, и получалась у нас крупа. Мы из нее кашу варили...
Как от немцев прятались
...Когда немцы отступали, нас, детей, от них прятали. Мамина мама, моя вторая бабушка, жила на окраине села, и вот там мы прятались в землянке. Помню, светильник горит самодельный: плошка с маслом растительным, в ней фитилек, а вокруг мы сидим, съежившись, и ждем, когда утро наступит. Гадаем: проехали немцы или не проехали, можно
выйти или еще нельзя. И вот так нас, детей, везде и всюду таскали, прятали, чтобы только в живых остались, вот такие ужасные были у нас детские годы...
Наши пришли!
...Радость была, когда услышали мы, что немцев скоро погонят. Они должны были через наше село идти. Дедушка за домом поставил несколько бочек, залил в них воды, чтобы было чем тушить пожар, если немцы дом подожгут. И все ходил, наблюдал. От нас недалеко церква была. И когда немцы через деревню ехали, они церковь облили чем-то и факелом ее подожгли. И сразу уехали. Нам повезло, наша деревня не так пострадала, как другие. Там жгли по-страшному. А потом, не помню через сколько дней, в село пришли наши. Столько было радости, что забыть это невозможно! Мы бежим, рвем, что попадется, – цветы не цветы – и все им кидаем! А они нам машут, кричат, все радуются, смеются, плачут... Все это очень хорошо в памяти сохранилось...
После оккупации
...Когда немцы ушли, люди начали потихоньку хаты восстанавливать. Глину с опилками месили, замазывали, заляпывали, застилали крыши, только чтобы в дом не текло. Перестали бояться выходить на улицу, начали потихоньку оживать, хозяйством обзаводиться. А дедушка наш был на все руки мастер. Куда-нибудь пойдет обязательно то ботинок найдет, то сапог. Сядет, колодочку специальную достанет и нам башмаки делает, чтобы было в чем в школу ходить. Подбивал их деревянными гвоздиками, чуть в лужицу встал – все, протекла обувка. Зато ноги не босы. После немцев много чего осталось – и одежда, и посуда. Люди подбирали, пользовались. А мы, девчонки, из шелка парашютного и куклам, и себе одежки шили. После войны нормальная жизнь долго восстанавливалась, особенно на селе. Очень тяжело все это было...
Про отца
...У моих дедушки с бабушкой было три сына. Мой отец был самым старшим, его сразу призвали. Средний брат служил на подлодке в Крыму, жениться не успел. Третий, младший, тоже ушел на войну. Как-то соседка, у нее тоже сын был на фронте, заходит к нам и у бабушки спрашивает: «Кого ты б хотела первым с фронта встретить?» Бабушка отвечает: «Конечно, отца детям». И вот мы его ждали-ждали – и не дождались. С войны вернулся только младший. А мой отец и его средний брат погибли. Из нашего класса только у двоих отцы домой вернулись...