Родился в Псковской области, вскоре родители переехали в Ленинград. В 1943 году поступил в разведывательно-диверсионную школу НКВД. Воевал в составе 262-го десантного батальона 63-й стрелковой дивизии. Начинал с рядового, окончил войну в звании командира батальона. Воевал в Прибалтике, Белоруссии, Польше, освобождал Кенигсберг. Награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За взятие Кенигсберга» и «За боевые заслуги». После окончания войны служил в КГБ, в 1953 году был переведен на Сахалин. Живет в Южно- Сахалинске.
Начало
...Когда началась война, я жил в Ленинграде, куда переехал с родителями. Очень хорошо помню тот кошмар и неразбериху, которые охватили всех 22 июня 1941 года. Описать это очень трудно. В декабре 1941-го брат, который служил в НКВД, сумел вывезти меня из блокадного Ленинграда, и он же помог мне в 1943 году поступить в диверсионную школу. Она находилась в местечке Лисий Нос на берегу Финского залива, в 30 километрах от Ленинграда...
Диверсионная школа
...Распорядок дня в школе был такой: подъем в 6 утра, разминка, пробежка. Потом легкий завтрак, четыре часа занятия строевой на плацу, урок немецкого. Нас ведь готовили на заброс во вражеский тыл, и язык нужно было знать обязательно. А еще нас учили всем способам физического уничтожения врага: ломать руки, ноги, позвоночник... На макетах упражнялись, ножи метали, учились реагировать мгновенным выстрелом на шорох. Стреляли с двух рук. В школе я учился 9 месяцев. Мы были, как одна семья, все друг на друга похожи: подтянутые, аккуратные. Нас готовили так, что все удивлялись. Тогда никто в СССР не слышал про карате, а вот в немецких военных школах эту борьбу преподавали, поэтому и к нам приехал японец, учил нас приемам карате и дзюдо. Уж как с ним договорились, я не знаю...
История про карате
...Японец такой маленький был. На первом занятии он нас потряс, конечно: ходит возле курсанта, как петух вокруг курицы, потом прыжок – и как даст ногой! Курсант падает, он следующего вызывает. Одному два ребра сломал, другому сердечный приступ спровоцировал. Ну, думаю, он нас всех покалечит! До меня в тот раз очередь не дошла, и я решил подготовиться. После отбоя пошел в спортзал и давай заниматься, пока дежурный на меня не раскричался. А я ему в ответ: «Жить хочу, поэтому буду тренироваться до упора!» И вот японец меня вызывает: «Молезов!» Тактику его я уже знал, и он только пошел вокруг меня, как я его упредил ногой, да так, что он подпрыгнул и упал. Ребята запереживали, дескать, все, штрафбат заработал, а японец полежал пару минут, поднялся и объявил: «Холесо, Молезов. Занятие окончено!» – и пошел отлеживаться. Потом, правда, меня подполковник вызвал: «Мы ему золотом платим, а ты его калечишь! Не научитесь драться, немцы у вас на спинах звезды буду вырезать и из кожи ремни делать! Учитесь убивать и защищаться!» – и отправил меня в казарму...
Боевое крещение
...В конце 1943-го нас отправили на фронт. И сразу первое задание: изъять документы в немецкой диверсионной школе, которая находилась в Смоленской области, в лесу. Работали вместе с партизанами. В их задачу входило обезвредить окружающую территорию: снять охрану на вышках, порезать телефонные провода. Ну а нам нужно было попасть внутрь школы, найти и забрать документы и покинуть здание. И вот мы в школу вошли, я заскакиваю в кабинет, а там спиной ко мне стоит немец и пытается рожок в шмайсер вставить. Волнуется, не получается у него, и я со всего маху как дал ногой ему в бок, в область сердца. Он подлетел, каска с головы спала, и косы по плечам рассыпались. Оказывается, это девушка была... Забегаю в другую комнату, слышу щелчок и машинально, автоматически стреляю, не глядя, назад. Поворачиваюсь – седой немецкий подполковник сползает по стене. Он хотел меня пристрелить, но пистолет оказался незаряженным. Этот щелчок я и услышал. Наверное, Бог меня хранил... Смотрю – рядом сейф, как специально для нас, открыт. Свищу, созываю ребят. Они подскочили, мы быстро вытащили документы, оружие – и на улицу. А там уже партизаны нас торопят, кричат: «Уходите, мы прикроем!» Вот такая история...
Машины смерти
...Тогда в Советской армии не было камуфляжа, и мы, когда отправлялись на задание, одевались в немецкую форму. Даже заплечные мешки у нас были немецкие. Кстати, очень удобные. Документов у нас с собой не было, опознавательных знаков тоже. Зато мы были хорошо вооружены. На поясе шесть гранат, еще одна на плече, чтобы в критической ситуации можно было зубами достать кольцо и себя подорвать. Сзади на поясе две противотанковые гранаты. Пачка патронов, это 650 штук, шесть рожков для шмайсеров, шесть ножей – короче говоря, около 20 килограммов вооружения. И передвигались мы не вразвалочку, а ускоренным ходом. Крепкие были ребята. Машины смерти...
Дороги войны
...Воевали мы в Прибалтике, потом в Белоруссии, в Польше. Участвовал во взятии Кенигсберга. Был командиром батальона особого назначения. Ходить в атаку, конечно, страшно, хотя, как правило, в бою страха не ощущаешь, только перед ним и после. Были у меня и ранения – три пулевых, два осколочных и тяжелая контузия. Как я ее получил – особая история. Мы готовились к наступлению. Полные окопы солдат, а я и три офицера сидели в блиндаже. И тут какая-то сила заставила меня выйти из него, свежим воздухом подышать захотелось. Буквально на 3–4 шага отошел, а в это время юнкерсы, лаптежники, как мы их звали, налетели. Ну и попала бомба прямиком в блиндаж. Офицеров сразу насмерть, а меня отбросило взрывной волной вместе с бревнами, засыпало землей. Как мне рассказали ребята, меня нога спасла. «Смотрим, – говорят, – из земли, из месива этого нога в сапоге торчит и подергивается. Ну мы быстро бревна раскидали, а это ты! Весь в земле, из носа, из ушей и изо рта кровь сочится...»
Психическая атака
...В Белоруссии мы пережили психическую атаку немцев. Три цепи на нас шли. Я понял, что они все пьяные были. Идут и кричат: «Русские свиньи, всех вас расстреляем!» А по нашим окопам команда пошла – не стрелять! И вот они идут, и мы уже хорошо их видим: у всех рукава закатаны, офицеры в перчатках, и такие все самоуверенные. А мы ждем команды. И вот наконец две красных ракеты! И мы их кинжальным огнем накрыли. Они сразу заметались, цепи перемешались, мы пошли в атаку и всех их там положили. Трупов было неимоверное количество...
Ненависть
...В каждом крупном населенном пункте в Белоруссии мы обнаруживали виселицы. А когда изымали у немцев документы, то находили фотографии, где они, с радостные, улыбаются на фоне этих виселиц. Я читал книгу, изданную в Германии в 1942 году, и там был опубликован план порабощения России, рассчитанный на 30 лет. И подробно описано, что и как в какой республике будет. Главное слово в этой книге – уничтожение. Они намеревались оставить в каждой волости необходимое количество рабов, а остальных – стариков, инвалидов – уничтожать. Поэтому к врагам я испытывал одно чувство – ненависть. Они в достижении своей цели были безжалостными, причем не только к нам, но и к своим. Я в Кенигсберге видел немецкого офицера, повешенного на крюке за ребро. Такое наказание ждало солдат вермахта за мысли о капитуляции...
Победа
...О Победе я узнал в госпитале. Столько радости было, что описать невозможно. Помню, у нас с политруком постоянная присказка была. Он меня спрашивал: «Слушай, мы завтра увидим солнце?» Он имел в виду, останемся ли мы в живых до утра. И я ему отвечал: «Увидим, обязательно увидим!» А он опять: «А луну увидим?» «Конечно, увидим!» – отвечал я. Вот так и жили мы на войне, от луны до солнца... Костлявая ведь рядом с нами была каждый день, каждую ночь, можно сказать, мы с ней в обнимку всю войну прошли и сумели дожить до Победы...
Дорога на Сахалин
...После войны я был зачислен в особый отдел, поступил в распоряжение комитета Госбезопасности. Вначале отправили в Порт-Артур, потом была служба на Чукотке, на Камчатке, на Итурупе. В 1953 году был переведен на Сахалин, поселился в Южно-Сахалинске, служил в КГБ, уволился в запас в 1962 году в звании майора. Работал в пожарной части на железной дороге, оттуда ушел на пенсию. До сих пор занимаюсь спортом, каждый день тягаю гантели по 12 килограммов каждая. Дает о себе знать военная закалка...