Родилась в Белоруссии, в Витебске. С первых дней войны попала в эпицентр боевых действий, была ранена. С 1941 по 1944 год служила медсестрой в партизанском госпитале. Когда освободили Белоруссию, продолжила работать медсестрой. После войны завершила медицинское образование. В 1962-м приехала на Сахалин. Живет в с. Троицком Анивского района.
Ураган войны
...Война застала меня в городе Витебске. В 1941 году я была студенткой медицинского техникума. В воскресенье решили компанией покататься на лодках по реке Двине. Пришли на лодочную станцию, а нам говорят: «Какие лодки?! Вы что, сумасшедшие?! Война!» А мы ничего не знаем. Возвращаемся в город, а там уже переполох, в магазинах толчея, люди в панике... Бомбежка началась... Война ворвалась в нашу жизнь как ураган...
Боевое крещение
...Естественно, мы сразу же отправились в свой медтехникум. Там сказали: «Хорошо, что пришли. Вот комбинезоны, вот носилки, сейчас привезут раненых». И буквально тут же их начали на машинах подвозить, на телегах, мы их на второй этаж затаскивали, размещали. Не успели передохнуть, как поступает новая команда: всех раненых погрузить в санитарный поезд. И мы без всякого транспорта, на носилках переносили их за полтора километра на вокзал Витебска. Там уже стоял санитарный поезд, как положено, с белым крестом. Нас отправили сопровождать раненых. Проехали всего 60–65 километров, и поезд начали бомбить. Когда мы уезжали, нам говорили на вокзале: «Не бойтесь, санитарные вагоны не тронут». А их разбомбили в пух и прах! И потом на очень низкой высоте летали самолеты и расстреливали тех, кто успел выскочить из вагонов. Меня ранило в плечо, в нижнюю челюсть, задело надбровную дугу. Но я могла самостоятельно передвигаться и добралась до деревни Могилино. Мне оказали помощь, там я и остановилась. Потом, когда немного очухалась, вернулась в Витебск и узнала, что на второй день войны мой дом разнесло прямым попаданием. Родители погибли, ничего не осталось. И я поселилась у родственников...
Партизанский госпиталь
...Нужно было чем-то заниматься, по натуре я человек энергичный. И очень скоро нашла себе работу. В тылу у немцев осталось много окруженцев – бойцов регулярной армии, которые не успели уйти. Линия фронта была уже далеко, но они не сидели сложа руки. Очень скоро под Витебском образовалась Сурожская партизанская зона. Там глухие заповедные места: сначала озеро очень большое, потом болото, а дальше массивный лес. И в этом лесу находился детский туберкулезный санаторий. Детей, конечно, там уже не было, зато сохранилось оборудование. И в этом туберкулезном санатории организовали партизанский госпиталь. Туда сразу пришли два еврея врача – Хейман и Альсмит. И я стала там работать медсестрой, ухаживала за ранеными и больными. Там лечили всех – и взрослых, и детей и, естественно, партизан... В этот лес немцы никогда не заходили, боялись, поэтому мы были более-менее спокойны...
Партизанская разведка
...Но общаться мне с ними приходилось, причем ситуации порой складывались по-настоящему опасные. Дело в том, что я неплохо знала немецкий язык. В школе по этому предмету у меня было «хорошо». Я понимала немецкую речь и могла сносно с немцами общаться, поэтому меня использовали в качестве разведчика. Там была железнодорожная станция Выдрея – очень большая, с водонасосным оборудованием и водонапорной башней. Все поезда, которые шли через Выдрею, заправлялись там водой. На станции всегда было очень много немцев и именно там можно было узнать о последних событиях на войне. У нас не было радиоприемников, мы были в полном неведении, не знали, где фронт и что там творится. И вот я переодевалась простой деревенской девчонкой, ходила на станцию и слушала разговоры немцев. По этим обрывочным сведениям мы узнавали, что где происходит. Приходилось и мальчишкой переодеваться, когда, например, партизаны мне жаловались, что папирос у них нет: «Уши опухли, курить хочется...» И я иду на станцию, клянчу сигареты у немцев. Они смеются: «Ты же еще совсем маленький!» А я объясняю: «Я уже давно курю, война ведь...»
История про шифровку
...Было у меня одно очень каверзное поручение. Почему-то все были уверены, что я его обязательно выполню. На станции Выдрея стоял взвод немцев, которые занимались полевой связью, и у них был радиоприемник. И вот наш комиссар Александр Михайлович Шуголь говорит: «Нина, тебе нужно устроиться к ним на работу, это архиважно. Задание такое: убедиться в том, что приемник у них есть и можно послушать Москву». И я пошла к немцам устраиваться на работу. Они обрадовались, что я разговариваю по-немецки, спрашивают: «А кем ты хочешь работать?» Я говорю: «Прачкой, буду ваше белье стирать». Выгода была двойная: у нас в госпитале не хватало мыла. И вот я белья наберу, мне помогут его постирать, и я отношу его назад. Постепенно освоилась и поняла, что у них постоянный дневальный есть. Звали его Макс. Сейчас я, как профессиональный медик, понимаю, что у него была астма, поэтому воевать он не мог, поэтому был и поваром, и вечным дежурным. Солдаты воюют, а он в казарме быт им обустраивает. Я старалась приходить, когда он был один. Приду, принесу белье, он поблагодарит. У них конфеты были, такие кисленькие, угостит иногда этой конфеткой. А мне же нужно узнать, есть ли у них радиоприемник и где он спрятан. Однажды увидела, что стол у них грязный, говорю: «Я уберу у вас немножко», стала этот стол мыть и увидела под ним приемник. «А это что?» – спрашиваю. Он отвечает: «Нельзя. Это запрещено». Я говорю: «Вы что-нибудь слушаете?» «Слушаем, – отвечает, – и Москву слушаем, и Берлин». Спрашиваю: «Ну и как?» Он говорит: «Везде врут понемножку. Ты хочешь послушать Москву?» Я говорю: «Так Москвы уже нет давно, Москве капут!» А он: «Нет- нет-нет! Неправда это!» Я ничего не стала отвечать, ушла. Главное, теперь я точно знала, что у них есть приемник. И вот мне в отряде говорят: «Нина, ценой своей жизни или чьей угодно, надо хоть один раз послушать Москву». А это было связано с тем, что у нас в партизанской зоне находился настоящий кадровый разведчик, капитан Дмитрий Тимофеевич Клюпанов. В тылу он работал под фамилией Орехов. Когда его забрасывали к нам, у него радист погиб. И Дмитрий Тимофеевич остался без связи. А ему нужно было обязательно получить информацию, чтобы выбраться назад. И вот я в следующий раз прихожу к Максу и уже смелее прошу: «А можно послушать Москву?» Он посмотрел кругом: «Ладно, сейчас». Настраивал долго, а потом говорит: «Ничего не слышно из Москвы, только цифры одни». Я думаю: «На кой черт мне эти цифры?!» Так и ушла ни с чем. Рассказала комиссару, а он мне говорит: «Нам как раз и нужны эти цифры, больше ничего! Запомни первые шесть». И вот прихожу я опять к Максу и прошу: «А можно еще раз Москву послушать?» «А, хитрая какая. Ну, давай», – отвечает. Включил приемник, я ручку покрутила и поймала Москву. Первая цифра была 11, последняя 300. Когда я вернулась и сообщила об этом в отряде, мне рукоплескали! Ну а потом мне уже не нужно было на немцев работать. Но просто так ведь не уйдешь, нужна причина. И вот я прихожу и говорю: «Работать больше не могу, живот болит, у меня понос кровавый». Макс переполошился: «Ой- ой-ой, на тебе таблетки, иди лечись». Больше я там ни разу не появилась...
Опасный спектакль
...Однажды мне пришлось сыграть роль беременной женщины. Когда формировалось в Белоруссии партизанское движение, очень много было везде бросового оружия. Однажды обнаружили ящик с гранатами, который нужно было переправить партизанам. Позвали меня, сообщили, что мне предстоит изобразить беременную женщину, но про гранаты ничего не сказали. Человек, который должен был со мной ехать в качестве моего мужа, был мне знаком, он учился в нашей школе, был старше меня на 4 года. Когда меня принимали в комсомол, входил в состав комиссии как сотрудник райкома. И вот этот Володя появляется у нас, с белой повязкой на руке, как будто он работник управы, и ходит прихрамывая, вразвалку. Я его спрашиваю: «Володя, в чем дело?» Он улыбается: «Так я ж инвалид детства!». И вот по легенде этот инвалид детства должен меня, якобы беременную, везти в роддом. Меня снарядили, под пальто засунули подушку, усадили в телегу, полную сена, а что там в этой телеге – я не знаю. 
Спрашиваю: «Что за спектакль?» «Много будешь знать – скоро состаришься», – отвечают. Выехали рано утром. А район, где находилась Выдрея, очень тщательно охранялся, потому что водонапорную башню много раз взрывали. И вот проезжаем мы полицейский пост, проверяют у Володи документы, а я стону – дескать, живот у меня болит. Полицай выматерился: «Война, а они тут детей делают еще!» Ладно, поехали дальше, слава Богу, пронесло. И тут вдруг видим – нас мотоцикл догоняет, в нем три немца. Володя засуетился. Я говорю: «Ты чего?» «Нина, успокойся, живыми мы не сдадимся». Я кричу: «Объясни, в чем дело?!» Он отвечает «Знаешь, что мы везем? Ящик гранат». Расстегнулся – а у него и на поясе граната, которую он приготовил, чтобы подорвать себя и телегу. Я как расплакалась: «Я хочу жить, хочу дождаться конца войны, я не хочу умирать!» Он меня успокаивает, я, значит, реву, а тут и мотоциклисты подъезжают, спрашивают, в чем дело. Я кричу: «Живот болит, рожаю!» Они: «Значит, езжайте быстрее». И помчались дальше. Мы вздохнули: пронесло! Едем, и вдруг возвращается тот же мотоцикл, но уже с одним немцем, и он предлагает: «Давай, я отвезу ее в роддом». Я в крик: «Нет! Нет!» – вцепилась в Володю. Немец махнул рукой, уехал, а мы понеслись галопом! Я немного успокоилась, и тут Володя свернул на узкую проселочную дорогу, проехал немного и говорит: «Снимай все эти лохмотья и топай ножками назад. Дорогу знаешь?» Отвечаю: «Постараюсь. Найду». И пошла. А Володя уехал, и больше я его не видела. Мне сказали, что он погиб... Когда мы в лесу прощались, он меня расцеловал и пообещал, что мы обязательно увидимся после войны. Это не любовь была, просто нас сблизили те обстоятельства...
Обыкновенный подвиг
...Сейчас мне говорят, что то, что мы делали, – это подвиг. А тогда... Так надо было. Что-то двигало изнутри. Никто не заставлял, не гнал, не приказывал. Просили: «Ну пожалуйста, попробуй». А я по натуре человек бедовый, очень рисковала всегда. В свои молодые годы занималась в аэроклубе, прыгала с вышки с парашютом. С самолета должны были прыгать в июле 1941-го, но война помешала. Поэтому, наверное, шла на выполнение опасных заданий. Много значило и то, что я владела немецким языком, с любым немцем могла поговорить, расспросить. Этого же Макса я как-то спросила, верит ли он, что немцы победят? А он мне ответил: «Нина, это еще одна наполеоновская глупость». Когда освободили Белоруссию, я продолжила работать в нашем госпитале медсестрой. Победу встретила в Выдрее. Мне кажется, к тому моменту и земля, и деревья, и все на свете говорило о том, что скоро Победа. Уже все шло к тому...
Мирное время
...После войны я выучилась на фельдшера, трудовой стаж – более 60 лет. С супругом Владимиром Фроловичем познакомились в 1952 году, я работала на здравпункте кирпичного завода, а он трудился в должности начальника транспортного цеха. Это там, в Белоруссии. А в 1962 году переехали на Сахалин...